Два раза в начале восьмидесятых меня посылали пригнать тачку с завода. Первый раз – это было зимой, под Новый год – поехали в ночь на ПАЗике; таксистов было человек пятнадцать. Все, кроме меня, напились и, без конца куря, травили байки, которые часто начинались словами «садятся две телки».

Сзади было свободно, но холодно, а спереди была ужасная духота и - ни одного свободного места; только дым под потолком на полметра. Пришлось мне всю дорогу просидеть на ступеньках у передней двери, высунув нос через уплотнительные резинки, чтобы дышать холодным воздухом.

Я ужасно хотел спать; дремал и сквозь дрему слушал от старых мастеров поучительную таксистскую пошлятину, смысл которой почти всегда упирался в деньги и заканчивался, как правило... Впрочем, не буду уточнять, чем заканчивались анекдоты.

Утром приехали в город, окутанный морозным туманом, и весь день проболтались в ожидании машин; что-то не клеилось у механика с администрацией. Где-то я бродил с думами о Волге, о великом писателе, и глядел на зимнюю суету героического города, непохожую на московскую из-за свободного пространства. Все время звучал в ушах невидимый баян, обыгрывающий знакомый с детства припев о чьей-то подруге, живущей недалеко в рабочем поселке.

Вечером, перед закрытием завода, выгнали мы все-таки тачки со стоянки, но ехать решено было только завтра. Каждый в своей машине лег спать, а мне опять пришлось идти в автобус, потому что моя машина, поработав немного, вдруг закипела. Как это я не доглядел? В голову даже не пришло, что с конвейера могут тачку без ремней генератора выгнать. А ремни еще и помпу с вентилятором крутят. Склад уже закрылся, взять ремень было негде.

Ну, ладно, никто уже не курил в салоне; еда была – с собой брали, выспался. С утра пошли на склад с механиком – никто не верит, что ремней не было; не дают да, говорят, их и нет нигде. Наши уже уезжать начали, а у меня машина даже не проверена, не работала почти. Механик ничего не смог добиться; я стал сам просить у всех подряд хоть один старый ремень, предлагая сначала трешку, потом пятерку, а потом даже десятку. Не дают... Тут вспомнил, что вчера, бездельно шатаясь, заходил в продуктовые магазины, и там – шаром покати. А мать кроме колбасы, которую я уже съел, дала мне еще в пол-литровой банке открытую пачку масла на бутерброды. Только я ее достал и одному перегонщику показал, как он мигом мне притащил два ремня и еще помог поставить. Если кто помнит, пачка сливочного масла тогда стоила 72 копейки.

Завелся; послушали движок с механиком, и поехал я последний. Немного разозленный на машину за вчерашнее невезение и нераскрученный движок, затухавший при снижении оборотов, я нигде не снижал скорость - ни на постах ГАИ, ни в деревнях: жал под восемьдесят – больше она не разгонялась. Постепенно обогнал всех наших и приехал первым прямо домой, обрадовав отца, который за меня переживал; все-таки первый раз такая даль для меня – четыреста километров. Да и правда, опасная была дорога: по сторонам несколько раз замечал в сугробах слетевшие с дороги машины.

Звонил из дома в парк и, когда все съехались к ночи (некоторые, конечно, по старой привычке успели «побомбить»), отогнал тачку. Пригонял я ее для отца, и он потом говорил, что это была лучшая его машина за все время работы в такси.